ЛА ХОНДА 10Х10
|
||
Работы Анатолия Заславского |
||
Работы Нади Виноградовой |
||
На выставке будут представлены по 10 живописных работ каждого автора, рассказывающие о Ла Хонде – калифорнийской деревне, находящейся недалеко от Сан-Франциско, и о Тихом океане. Надя Виноградова Анатолий Заславский Борис Бернштейн Несколько слов об очевидном. Оба, и Заславский, и Виноградова, принадлежат к тому реликтовому подвиду художников, которые, вместо того, чтобы концептуально раздеться догола, стать на четвереньки и кусать прохожих за икры, все еще наносят кистями краски на холст, причем наносят таким образом, что человеческий глаз способен различить там видимые подобия окружающего нас мира. Пользуясь актуальной терминологией, их искусство можно определить как «неактуальное» или «внеактуальное». Живопись этого рода, как и вообще живопись, демонстрирует поразительную живучесть, а хорошо это или плохо – не нам решать. Возможно, в неактуальности есть своя ценность – sub specie aeternitatis, как говорится. То бишь – применительно к вечности. Вторая очевидность: Анатолий Заславский – маг, мастер, наставник, и Надя у него училась живописным волхованиям. Теперь их картины могут висеть рядом, это симпозиум единомышленников. «Живопись, – обронил однажды Томас Манн – наслаждается одновременностью». За наслаждение надо платить: растворяясь в одновременности, теряешь из виду время. Не считая выходов в другие по сути виды искусства, есть сто способов преодоления временного заклятия в пределах самой живописи – на уровне символа, сюжета, жеста, композиции… Анатолий Заславский делает это на уровне письма. Его живопись соотносится с определенной картиной мира – это образ незаконченного, становящегося, меняющегося, движущегося, открытого, протеического, творящего бытия. Нет, конечно же, его картины закончены, умно сконструированы, организованы в довлеющее себе органическое целое. Они наслаждаются одновременностью. Но они репрезентируют принципиально незавершенную, неспособную стать готовой реальность. На месте мечтаемой готовности – готовность к быстрым сиюминутным или к экзистенциальным переменам. Лучше сказать – его картины столько же репрезентируют увиденный таким образом мир, сколько резонируют с его сложной и непредсказуемой полифонией, вторят течению его соков. Живописная плоть может по-разному имитировать живую плоть вещей. В конечном счете, важна не иллюзия, важно отношение эквивалентности. Свойственным Заславскому переживанием мира пропитана собственно визуальная ткань картины – жизнь мазков, соотношения цветовых пятен, динамика форм, ритмические биения, вдохи пространства… «Захочет ли он сделать еще шаг и предстать в новом качестве – “чистым жанристом”, или по-прежнему будет манить нас столкновением явленного и неявленного…», спрашивал Эраст Кузнецов, завершая свою превосходную статью о Заславском в монографическом альбоме.1 В статье вопрос был оставлен без ответа. Я, однако, решаюсь предположить, что подобный шаг никогда сделан не будет: тот, кто умеет наделить смысловым свечением зримую живописную речь, вряд ли вернется к жанровому сюжету, как носителю смысла. Тут исходная точка сродства старшего и младшей. Поскольку Надя пишет главным образом портреты, ее цель – сделать видимой и пластически внятной характерологическую доминанту. Как физик, она наверняка знает знаменитую фразу Эйнштейна: «Бог не играет в кости». Как живописец, она с нею спорит. Ибо на индивидуальный характер, единственный и неповторимый, нет закона. Он единичен и случаен. Судьба бросает кости. Портретист ловит на кончик кисти то, что выпало. В единичности характера его ценность и интерес. Цепкий глаз Нади подмечает и выхватывает говорящие формы личности – взгляд, очертание носа, овал лица, выпуклости и впадины, способ держать голову… Ловля и акцентирование характерных черт таит в себе опасность, тут вас подстерегает соблазн шаржирования, а это совсем другой жанр. Портрет сохраняет высоту благодаря взаимному соответствию черт, их законосообразной гармонии: острый нос персонажа по имени Света отвечает разрезу глаз и разлету бровей, узор рук перекликается с поворотом бедер… Видимая быстрота и легкость письма (хотя дерзкий мазок может быть подготовлен пристальным всматриванием и размышлением) создает ощущение непосредственности, живости, движения – это вторжение того самого временного вектора, который делает цельный образ открытым и манящим своей незавершенностью. Так перекликаются, будучи рядом, картины двух художников-единомышленников. 1 Э.Кузнецов. Утонченная бесхитростность. // Анатолий Заславский. Anatoliy Zaslavskiy. Санкт-Петербург, ООО ПРП, 2005, с. 9. |