Сергей Биберган. Фотография.

Распыленный мильоном мельчайших частиц
В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь – отраженьем – в потерянном мире. 
                                              Георгий  Иванов

В альбоме «Борей. Хроники. 1991-2001», выпущенном лет 10 назад, под фотографией Сергея Бибергана стоит лаконичная подпись: «Наше компьютерное всё».  Конечно то, что Сергей как системный программист, компьютерный мастер и прочее, сделал для Борея, не поддается никакому измерению. Но только ли это?

Через Борей за 20 с лишним лет прошло огромное количество людей. Кто-то исчезает без следа, а иные остаются навсегда. Сергей сразу влился в семью Борея, или точнее говоря, сразу стал для всех своим. Авторитет его был огромным. Редко кто в Борее обладал таким непререкаемым авторитетом. «Бибер сказал…», – значит его решение уже не обсуждается и является руководством к действию.

В кафе Борея стоит Сережин портрет в рамке. Он по-прежнему с нами.

Фотографии, представленные на выставке в галерее – результат реализации одного из многочисленных талантов Сергея. Он очень похож на свои работы: такой же несуетный, внимательный к деталям, сосредоточенный на сути и небанальный. Такой же строгий как черно-белые изображения, но при этом мягкий и лиричный. Всмотритесь в них – и вы увидите стоящего за ними человека – Сергея Вадимовича Бибергана.

Организация собственной фотовыставки, как и печатная публикация фоторабот, не были ни прижизненным желанием, ни посмертной волей Сергея Бибергана. И в последние свои месяцы он решительно отвергал любые предложения издать фотографии, эти глубокие, часто щемящие фото-картины – счастливое слияние его художественных и технических талантов. И дело не только в фотографиях – Серёжина душевная чистота и глубокое погружение в смыслы происходящего не оставляли места саморекламе. Даже богатый арсенал профессиональных знаний и умений не превратил его в человека стандартного социального поведения, готового – пусть на самые незначительные – соглашения с верой и совестью ради успеха. Именно вера и совесть стали смыслом его собственного пути, и именно его душа, его вера и его совесть согрели и одухотворили жизни многих из нас. Он не поучал и не подавал пример – он скромно и незаметно помогал людям. Как водится, среди них были и те, кто отвечал неблагодарностью и даже предательством. Серёжа не говорил об этом, он был сосредоточен на другом. Это была интенсивная созидательная деятельность, в которой и заключался главный для него жизненный интерес. Недавно и совершенно случайно прочитанная в сетях информация о благотворительных взносах на лечение больных раком детей – от него, законспирировавшегося сетевым «ником» безнадёжного онкологического больного, переворачивает душу. Об этом не знал никто из нас… Теперь уж и не узнать всего – самое главное было сокровенно, доброе творилось втайне и теперь эхом звучит в воспоминаниях случайно встретившихся и порой совершенно чужих людей. Их много. Вот и получается, что даже я, знавший Серёжу с рождения, до сих пор не постиг настоящей глубины и возвышенности его доброй и чистой души. Я продолжаю его узнавать, а значит – он продолжает жить. Мы не были вместе ни во Пскове, ни в Сортавале, но его петербургские работы, хоть и сделаны в конце 2000-х, снова и снова погружают меня в сладкие воспоминания о нашем пустом и бедном городе 80-х – 90-х, где мы так радостно и возбуждённо жили, где разговоры заканчивались под утро у разведённого моста, или в грязном ленинградском подъезде на подоконнике. Где жила свобода, «свободней» которой не было и не может быть больше никогда. Он есть и теперь, тот самый город и тот самый мир, где мы так крепко обнимаем друг друга, прощаясь не навсегда, а всего лишь до завтра.